Воспоминания о работе учителем в школе пос. Харлу. Сентябрь 1978 - апрель 1979.

Предисловие. Хотя воспоминания формально относятся к моей локации в поселке Харлу Питкярантского района, куда я был распределен по окончании иняза в середине 1979 года, повествование будет касаться и моего пребывания в Сортавала, куда я в течение 8 месяцев работы учителем регулярно выбирался в конце недели. А один раз, в феврале даже ездил в Петрозаводск. На курсы "повышения квалификации". 

Современный вид школы (2020е годы). Здание ничуть не изменилось с конца 1970х. Разве что не было этого голубого окраса внизу. Мне кажется, что главный вход не использовался, почему-то запомнилось, что всегда приходилось подниматься по лестнице. 

По закону я должен был явиться в школу чуть ли не за две недели до начала учебного года. Но у меня в голове уже сложилась чёткая установка - моё распределение в этот посёлок есть короткое недоразумение, которое надо будет пережить и не парится по поводу того, что будет происходить. Я рассматривал его как приключение, эпизод из моей жизни.

С таким настроем я и явился в школу. Представился директорше, типичной для тех времен, просто воплощением она была стандартного директора школы внешне. Она напустилась, конечно, почему я не приехал раньше, а явился то ли 30, то ли 31 августа. Не помню, что я на это ответил. Если вообще удостоил. Типа, а что вы мне сделаете? Где я буду проживать лучше скажите. 

Мне предложили на выбор общежитие с отоплением и водопроводом, гальюном на улице или своим домом, где надо будет топить самому. Дрова, впрочем, привезли бы, может быть и распилили бы и раскололи. Я выбрал общагу. Может быть и зря, всё-таки в своём доме у меня было бы больше свободы. Но я о ней тогда не думал. Моей основной мыслью было пересидеть и загреметь в армию на полтора года, куда пошлют, а потом я уже буду вольной птицей. 

Приезду в Харлу предшествовало "распределение". Понятие, незнакомое нескольким уже поколениям постсоветских студентов. Механика была такая - после института ты обязан был три года отработать учителем там, куда пошлют. Куда пошлют решала заявка от школ, где нужны были учителя. Девчонкам предстояло отпахать три года по распределению. С парнями было интереснее. Если твоя школа причислялась к сельской местности, то тебя в армию оттуда не брали. Ты учительствовал три года, потом шёл отдавать долг родине. Если не завёл двух детей или тебе не исполнилось 27 или сколько там надо было, если не 30, то, отпахав на селе, ты ещё и гремел в армию. 

Но из рабочих посёлков и городов брали сразу же весной. Харлу, куда распределился я, был таким посёлком, так как в нём был филиал Ляскельского ЦВЗ. Хийденсельга, куда поехал учительствовать мой друг Сережа Свойский, тоже был таким посёлком - там имелся лесозавод. 

Я, благодаря моему красному диплому, мог выбирать места распределения в числе первых. сейчас я уже не помню, был ли в списке Олонец, город в километрах 150 от столицы, но я и не претендовал на него. Может быть и зря, потому что можно было ездить на выходные, затратив на путь пару часов в Петрозаводск. Но я предпочёл взять Харлу, поскольку на автобусе до маминого дома было 50 минут. В любом случае Олонец был выгодным куском для распределения. Удивительно было то, что распределился туда Андрей Манин, (фото-кроп с ыпускного), заядлый троечник и вообще тормоз по жизни. Потом, как мне рассказывали, в комиссию по распределению пришла его мама. Она была преподавательницей какого-то техникума или ПТУ. Попросила за сына. Её уважили. В результате куда более успевающий Серёжа Бойцов поехал в какой-то хрен знает район, а Андрюша, ставший потом министром, устроился как у Христа за пазухой недалеко от столицы.  

Но эта несправедливость не была такой уж вопиющей. По сравнению с тем, как устроились два папенькиных сынка - Штыков и Беляев. У первого папа был обкомовским деятелем, а у второго - зам. председателя местного КГБ. Папы устроили их в летние лагеря в соседний университет, где была военная кафедра. Они походили на те сборы два или три лета и получили погоны лейтенантов, что освобождало их от срочной службы. Где, кстати, сказать, тебя легко могли и покалечить и убить. Дедовщина процветала тогда. 

Но армии оставалось ещё месяцев 8. Надо было тянуть лямку учителя французского и английского языков. Ну, стал её тащить, кда денешься?

Первым шагом, котрый я сделал, была поездка в гости к Серёже в Хийденсельгу на велосипеде, который я позаимствовал у кого-то из будущих учеников. Ехать надо было километров 15 в одну сторону. Скорее всего это было спустя неделю после начала учебного года. Если вообще нет до начала его. Воспоминания стираются, но я помню, что съездил успешно, посидел с другом и поехал назад уже в сумерках. 

Общага оказалась неплохой. Здание было одним из первых, если считать со стороны Ладоги. До магазина метров 200. Комнатка миниатюрная, конечно, едва вмещала стол и кровать. Зато всегда была тёплая батарея, и в десяти шагах, за постом вахтёрши, находилась кухня с титаном, где можно было вскипятить воду для кофе. Потом, нраверное, я стал всё делать на электроплитке. Естественно, за жильё я ничего не платил. Там же были два или три крана с холодной водой с двумя или тремя раковинами соответственно. Само собой разумеется, что по малой нужде я не ходил в деревянный туалет, расположившийся  прямо напротив моих окон. Ходил в банку, а потом выливал мочу в раковину на кухне и промывал краном.   

Вначале я подошёл к подготовке уроков серьёзно. Писал планы. Мне нравилось, кстати, работать с самыми малыми детьми с начала их обучения языку. Мы кидали мячик, поймав который ученик должен был сказать простую фразу типа Je joue (Жё жу - Я играю) или Je ne joue pas ( Жё не жу па - Я не играю). Последнее было похоже на жопу, что всех смешило. Как и форма глагола "терять" perdu. 

Старшим, изучавшим английский, я ставил на магнитофоне Аббу или что-то ещё, рассказывал про рок-музыку. В принципе проблем не было. Даже с прозвищем. Моё отчество Епифанович было настолько самоговорящим, что другого придумывать не требовалось, да и "Епифаныч" звучало неплохо. И верно и достаточно уважительно. Поскольку я не собирался никого ни перевоспитывать ни улучшать для будущей жизни, то на хулиганов особого внимаия не обращал и их не прессоваал. Мне с ними не жить. Они меня тоже особенно не доставали. Однажды какой-то заглавный у них спросил, как будет по-английски "кабан". Я, кажется, не знал с полной уверенностью, но сказал, что можно употредить hog (хряк), что было не так уж далеко от истины. 

В старших классах была пара-тройка вполне половозрелых и, по всему видать, искушённых уже в сексе девиц. Они попытались флиртовать со мной, но недолго. Я быстро дал понять, что никак не заинтересован в этом. Ещё не хватало. В этом посёлке учитель иностранных языков был всё время под рентгеном. У меня хватило ума даже с совершеннолетними молодыми специалистками, о которых пойдёт речь впереди, ограничиться чисто платоническими отношениями. 

От "коллектива" учителей я держался в стороне. До меня доходили окольными путями слухи о том, что учитель математики пользовался большим авторитетом. Что преподаватель физкультуры был тоже чтим. Его я видел каждое утро в любую погоду делающим зарядку поутру. Однажды какой-то подвыпивший родитель у магазина мне рассказывал, что этот физкультурник обладал связями в столице и помог устроить кого-то из отпрысков в университет. Я кивал, подделывая интерес к предмету. 

Директорша инспектировала мой урок один раз, в самом начле, в октябре или ноябре 1978 года. Потом разбирала, делала какие-то замечания. Видимо внешний вид мой говорил, что все её замечания скользят мимо моих ушей. Ей было ясно, что я не жилец в Харлу далее, чем до весны.

На педсоветы всякие я тоже не ходил, как не старался вообще посещать "учительскую". Даже не помню, был ли у меня там стол. Однажды, помню, зашёл. Учителя, в числе трёх-четырёх обсуждали какой-то фильм типа "Доживём до понедельника". В фильме рассказывалось о том, как молодой человек предпочёл большую любовь благоустроенной жизни с дочерью какой-то партийной или государственной шишки. А потом, якобы, понял, что потерял, не женившись на простой девушке, зато богатой духовно. И завуч, которая вела дискуссию, напирала на то, что, мол, вот как он в жизни пролетел. А я смотрел на эту женщину, которой ещё и 50 лет не было, но фигура у неё была без какой-либо формы вообще, в какой-то несуразной коричневой вязаной кофте, а из-под юбки у неё выглядывал краешек фланелевого исподнего на резинке внизу, высмеянного в своё время Ивом Монтаном. И я в лиший раз убедился в том, насколько я далёк от народа. 

Однажды я собрался зачем-то в Питкяранту и спешил на автобус. Шёл дождь, я был под зонтиком. Вдруг слышу сзади шаги и слова типа а можно ли к вам под зонтик. Миловидная девушка лет 20 меня догоняет. Естественно, я распростёр зонтик над ней, мы дошли до автобуса  и как-то за разговорами доехали до Питкяранты. В райцентре этом распрощались, возвращались порознь. В тот же вечер сижу я уже дома, как вдруг громко растворяется дверь в мою комнату. Она была пнута ногой. Участковым милиции, которого я уже видел до этого. Он ворвался в комнату. Я спокойно встал ему навстречу. предложил сесть. Он стал напирать, типа, а что у тебя с Машей. Оказалось, что дама без зонтика его гёрлфренда. Приревновал. Я ему всё объяснил, поведал, что женат, что супруга ждёт ребенка к весне, и что никаких порочных мыслей в отношении  его подруги я не только не держал, но даже и не замышлял.   

Мы расстались лучшими друзьями и он сказал, чтобы я к нему обращался, если что. Потом мне мои подружки-молодые специалистки рассказали, что эта девушка и сама поняла, что у меня не срастется с ней. Она им об этом рассказала, так как дружила с Таней Деулиной. Потом, правда, я ей продал тушь для ресниц за 9 рублей, которую купил летом за три рубля в Москве в магазине товаров из ГДР. 

И тут уже я подхожу к знакомству с тремя молодыми специалистками. Хорошо помню, как всё началось. Со снежка мне в окно. Его бросила Таня Деулина, когда проходила мимо. У меня горел свет, я сидел за столом и услышал этот лёгкий стук в окно. Когда выглянул, увидел, то уходит прочь молодая женщина. Но вот уходила она от моего окна, чтобы войти или, наоборот, удалялась, я уже не помню. Как не помню и того момента, когда мы перезнакомились. Это уже совершенно неважно сейчас. Думаю, что инициатива исходила от Татьяны. Она работала в поселковой аптеке, скорее всего после распределения. Забегая вперед, скажу, что Таня была единственной из трёх молодых специалисток, с кем я поддерживал отношения в период более чем 25 лет спустя. Последний раз мы виделись, наверное, в 1996 году, когда я приезжал на выставку от БОПа и жутко заболел животом. Она работала в тюремной аптеке и я просил коллегу из БОПа, приехавшую на выставку на своей машине, съездить со мной к ней на работу, чтобы она дала мне что-то от живота. Она что-то дала, но это не помогло и я поехал вечерним поездом домой, всё бросив. После чего мыкался по больницам и потенрял, конечно, работу в пароходстве. В 1991 году, когда я собирался во Францию, я даже оставлял ей паспорт, чтобы она сходила за визой в консульство Франции на Мойке. Но там что-то не срослось, в конце концов я приехал и всё уладил сам. 

Но тогда я был молод, здоров и поджар. Был очень рад новым знакомствам, потому что делать по вечерам было совершенно нечего. К урокам я приспособился готовиться очень быстро, планы их стал составлять в несколько строчек уже к концу 1978 года. Дискотеки, по-моему, ещё не начались в Сортавала. 

Татьяна (?) учительница русского и лит-ры, Т. Деулина - аптекарша и Надежда - учительница музыки.

Я сделал снимок в комнате общежития. Позади - плакаты с пейзажами стран английского языка, утащенные мной из школы. 

Двое других специалисток были учительница литературы, кажется тоже Татьяна, но не поручусь, и преподавательница музыки Надежда. Фамилию тоже забыл. Она преподавала фортепиано вот в этом ныне совершенно обветшавшем здании старой школы. Идти до него от нашей общаги было минут пять. 

Старая (до 1930х годов построенная) школа пос. Харлу. Современный снимок

 У этой Нади я даже взял несколько уроков игры на пианино. Она показала, как нужно держать руку, словно "держишь яблоко". Попытались разучить какие-то гаммы, но через урок-другой я понял окончательно, что слуха музыкального лишён напрочь. Надю я один раз встретил мельком в Ляскеля, когда ехал в командировку в Сортавала от Карельского ТВ. Она учила музыке детей в старой школе. Где мы размещались стройотрядом в 1977 году в августе. Мы тогда заканчивали стройку новой школы, где будет потом после распределения преподавать русский и литературу Света. Мы поговорили буквально несколько минут. Это было в начале 1980х.

Про третью знакомую, учительницу русского и литературы я сказать ничего не могу. Она просто не запомнилась никак. Я смутно помню, что иногда, когда мы собирались выпивать, она иногда уклонялась, говоря, что ей надо подготовиться к завтрашним урокам. Я к тому времени окончательно забил на подготовку к этим самым урокам, и мы определенно не страдали от её отсутствия в нашей компании. Тем более что выпивки стали происходить всё чаще не в общаге у нас, а у каких-то друзей то ли Нади, то ли Тани. Молодая чета без детей, даже не помню, где они работали, скорее всего на  ЦБЗ (целлюдлозно-бумажном заводе), так как посёлок крутился весь вокруг этого предприятия. В Харлу был филиал Ляскельского ЦБЗ, и часть жителей работала в Ляскеля, куда их возил автобус утром и вечером. 

Автобусы вообще ходили регулярно, всегда по расписанию, в Сортавала утром часам к восьми и я часто приезжал в понедельник на этом автобусе, который проходил расстояние в 32 км за 50 минут. То есть отправлялся он из Сортавала часов в 7 утра.  

Приезжал ли он вечером, я не помню совсем, возможно это был какой-то рейс из Питкяранты с заездом в Харлу, но это вряд ли, потому что получалось лишних 15 км.

Я запамятовал совсем, как там было с вечерним транспортом, но помню, что не раз ходил 7 км от общаги до перекрёстка, а там садился в проходивший мимо междугородний автобус.

Я однажды снял эту остановку и развилку с указателем расстояния от главного шоссе до посёлка и с плакатом, который гласил; Наш район пограничный, будьте бдительны". Бдели, конечно, изо всех сил. В Сортавала мышь тогда не могла проскочить. В Кирьявалахти был пограничный пост, проверяли все машины без исключения. То же самое происходило в поездах, шедших в обоих направлениях через город. И в аэропорт приезжали погранцы к каждому прилёту.

То же самое было и на воде. Когда я, женихаясь с Мариной, потерял на Валааме, где она работала экскурсоводом, сумочку с паспортом, студенческим билетом и деньгами, то не мог вернуться в родной город без документа. Пробовал говорить с капитаном какого-то судёнышка из Сортавала, объяснял, что украли всё и что восстановлю в городе паспорт. Предлагал ему деньги, но он сказал, что не будет рисковать, потому что выборочно пограничные катера подкатывают и ответственность за такое наступит уголовная. Пришлось ехать в Питер в салоне ттуристического теплохода за 9 рублей капитану. Спали с Мариной на диванах салона, а потом занимали деньги у Коли Большакова в Питере. 

Но я отвлёкся от Харлу. 

Да, один раз я стоял на этом перекрестке и голосовал проезжающим машинам, а может быть дело было у магазина, но меня подвёз до города старший брат моего одноклассника Серёги Алексеева, ныне покойного уже лет 20 как. Он работал на хлебовозке и мы хорошо с ним поговорили во время дороги. Он пожаловался, что вот пограничники проверяют всякий раз, хотя могли бы уже запомнить. Ведь он так часто ездит через их пост, например, на озхоту. Могли бы, мол, запомнить хотя бы его собаке. 

Я приезжал в родной город на всякие выходные. В субботу пополудни спешил на перекресток, семь километров казались пустяком, к вечеру был в городе, свободен как ветер до утра в понедельник. Осенью мама уезжала на долгое время, месяца на три до самого нового года, наверное, к Варе в Лиски. Дядя Саша Васильев оставался один и был не очень доволен моими наездами. Один раз мы даже крупнос ним поругались. Я кричал, что имею право на эту квартиру такое же, как и он и являюсь, когда хочу. 

Тогда я хвалил себя за то, что женился и не буду вынужден жить в двух комнатах с ним и мамой, если бы вдруг не сошлись бы мы тогда с Мариной. А пришлось бы и под боком был пример Жени Сидорова, который жил с Верой в точно такой же квартире как наша, в том же доме номер 24 по ул. Маяковского. Они отгородились от "большой" комнаты родителей, устроили дверь в комнату, служившую и спальней и столовой с гостиной. Условия были ужасные, стены сильно звукопроницаемы. 

С помощью Жени как раз случилась и дискотека. Я не помню, когда точно это произошло. Но если  поднапрячь память, то, кажется, инициатором была жена друга Жени Сидорова Вера (фото 1990г). Наша дружба с ним продолжалась и после школы, когда он работал в Сортавала, а я на ТВ в Петрозаводске. Вера  вообще очень активной и деловой женщиной, работала в Ремстройуправлении то ли бухгалтером, то ли секретаршей начальника. Короче, связи у неё были обширные. Дом культуры находился чуть ли не в соседнем от этого управления доме, и в этом очаге культуры у Веры тоже всё было схвачено. Заведовала Домом культуры тогда некая Татьяна, которая привлекла в нашу группу, изначально состоявшую из меня, Жени, некоего Касьянова, я запомнил, что он работал где-то на очистных сооружениях инженером и Арсения. Последнего, ныне покойного, как и Касьянов, я знал ещё из детства, мы вместе купались на Первой скалке озера Хюмпелянярви и я помню, что его дразнили, говоря, что "Арсенал давно взорвали". Глупые такие детские шутки. 

Эта Татьяна, которую, опять же, забегая вперед, как я часто делаю в своих воспоминаниях, привлекла в нашу группу и Колю Корпусенко. Он преподавал зоотехнию в Сортавальском совхозе-техникуме и сильно этой Тане нравился. Хотя Коля ничем, кроме фотографии, своего хобби и зоотехнии, своей профессии не интересовался. Поп и рок музыки он не знал совершенно. 

Думаю, что не обошлось и без помощи Славы Пичугина. Наверное он всё ещё учился в ПГУ, но точно помню, что приезжал и помогал готовить какую-то дискотеку. 

Покажу вначале Арсения, подключающего аппаратуру. Я стою рядом с ним в жилетке, купленной на одном из последних курсов у Вити Козина, о котором пишу в воспоминаниях о студенческом времени.  

А на другом фото Касаев получился смазанным почему - то. А я целюсь в камеру фотографа Володи Басина из игрушечного пистолета.

И с этим же пистолетом я сижду и прослушиваю, что в этот вечер мы будем играть для публики.

Всего сохранились у меня в архиве три фотографии скорее всего конца 1979 года, сделанные Николаем в Доме культуры. При этом я уверен, что были ещё карточки с Панявиным, Сидоровым, Братищенко и пограничником Стасом. По крайней мере одно фото помню. Но утеряно безвозвратно.  

Панявин был зам. секретаря горкома комсомола. Секретарем был какой-то Шах, которого я никогда не видел. 

Сергей Лукин был у Шаха шофером, но и Панявина возил тоже. 

Без благословления горкома комсомола, конечно, ничего бы не произошло. 

Я сделал кроп с какой-то общей фотографии комсомольских вожаков, собиравшихся на свой междусобойчик в Петрозаводске. 

Там есть и Рогозин и Русанов, но не о них речь. 

Панавина я потом встречу пару раз в Петрозаводске, где он работал уже, навернякаив обкоме партии. 

Первый раз, что интересно, я столкнусь с ним на проспекте Ленина в октябре 1980 года. 

Я только что, 15 октября, приехал с армейской службы в Москве и шёл при поном параде, в курсантской шинели, в синих погонах старшины с буквами ГБ становиться на учёт в военкомат. 

Володя тогда ещё сказал, что страшно ему смотреть на меня в такой форме. Говорили мы недолго, ноя успел спросить про Стаса из погранотряда и Панявин мне сказал, что тот куда-то перевелся. Пропал из моего поля зрения навсегда. 

А второй раз мы с Панявиным встретились у обкома партии. Тогда мы поговорили про возможные перспективы моего устройства в газету Комсомолец главным редактором. Он меня тогда сильно удивил, начав разговор об этом. 

Там что-то случилось с редактором, то ли он ушёл на пенсию, то ли что. Когда эта встреча с Панявиным состоялась, я совсем не помню, но явно уже в Перестройку, потому что я, очевидно, уже успел зарекомендовать себя как руководитель Петронета. Но тут в моей голове всё смешалось совершенно, потому что я точно знаю, что Панявин потом уехал в Москву и что в Москве один раз мы виделись с ним и ещё с каким-то тоже комсомольским руководителем в гостинице Космос у ВДНХ. И могло это быть только в 1980е годы. Скорее всего в 1982 году, когда я был на курсах повышения квалификации. (На фото Б. Семенова Панявин, вероятно, уже работает в Петрозаводске, в обкоме партии. Вручает кому-то что-то).

  

Возможно тогда же я встречался и с Мишей Соколовым, но в общаге МГУ. Это чтобы не забыть. Потом ещё Лена Братищенко мне говорила, что виделась в Москве с Панявимым и вроде как давала уроки английского его ребенку. Что-то такое. На этом с Панявиным закончим. 

Продолжу про дискотеку. Она возымела успех сразу же. Народ просто ломился на неё, я не знаю, как там было с билетами. Наверняка вход был не бесплатным. Много лет спустя жена Володи Басина Катя прислала мне две фотографии тех времен. Я не знаю, сняла ли она их сама или их сделал Володя. Это неважно. 

  

Хорошо помню, как мы познакомились с Леной Братищенко. Она тогда училась в 10м классе первой школы, по-моему. Кажется, что мы устраивали какую-то викторину на знание исполнителей  посетителями дискотеки и она правильно ответила на все вопросы. После чего я попросил её подойти поговорить по окончании мероприятия. 

Девушка она была яркая и симпатичная, очень хорошот знала современную музыку и, слово за слово, мы подружились. Наши отношения, сразу скажу, совершенно платонические, хотя моя б/у один раз и приревновала к ней, продолжились до 2020 года. Потом прервались, почему, отдельная история, поросшая уже к концу 2025 года, когда я это пишу, сильным быльём. То есть больше 40 лет мы так или иначе общались, виделись в Ленинграде и даже в Монреале в примерно 2018 году. Она приезжала к сыну Льву от её первого недолгого брака с каким-то евреем, живущему тут. Второй её муж, проповедник, который увёз её в Канаду в провинцию Альберта в середине 1980х, тоже наелся груш. Сейчас она одна. Числится в университете Калгари.  

Мы как-то сразу задружились до того, что я свободно приходил к ней домой, она меня познакомила с родителями, Борисом и Екатериной. Потом она перевезет их в Калгари, они будут жить в её доме, оставшемся от мужа - проповедника. Не знаю, живы ли они сейчас. 

Я ставил Лене музыку Эла Стюарта, в частности плёнку, записанную с диска The Year of the Cat, мы говорили об английском языке, который она истово изучала. У них была просторная трёхкомнатная квартира в доме на ул. Кайманова, который Борис попросит меня сфотографировать в мой очередной приезд в Сортавала в 2010 годы. Что я и сделал и послал на Ленину эл. почту. 

У неё была своя комната, где я сделал несколько фотографий. Особенно мне нравился этот фронтальный портрет:

 И ссорудил коллаж из оставшихся 4 фото.

Сейчас Лена выглядит примерно так. Фото взято с её университетского сайта:

Один раз, помню, Серёжа Свойский приехал в Сортавала из своей Хийденсельги, и мы были приглашены Леной на её 16 или 17-летие. Подарили ей прообраз будущих планшетников - машину, на которой можно было чертить всякие линии и рисовать с помощью двух круглых рукояток.

Однажды даже мы ездили в Вяртсиля, 40 км от Сортавала, вести "выездную" дискотеку. Все на козлике горкома комсомола, который вёл Лукин. Эти фотографии сделал Коля Басин. Значит, постойте, сколько же нас должно было разместиться в горкомовском "козлике"?

Мы с Леной - понятно.

Арсений был с нами. Вряд ли Николай Басин был на своей машине.

Возможно был и Панявин. Тогда получается, что набилось 6 человек, включая водителя Лукина.  

Слева Арсений.

Дискотеку ту мы успешно провели. Я помню, что звонил домой родителям Лены и говорил, что всё в порядке, что мы едем домой. Это было уже ближе к полуночи и они, конечно, волновались. 

Я не знаю, сколько числом мы провели дискотек. С демяток наверняка собралось. На одну приезжали мои "подружки" из Харлу, которых я провёл без билета. Очень быстро слава о мероприятии распространилась по округе. Однажды я был приглашён вести дискотеку в Питкяранте, где познакомился с тамошними комсомольцами. Думаю, что организовал это знакомство всё тот же Панявин. Из комсомольцев помню только Сашу Каллио, выпускника музучилища. С ним мы, можно сказать, подружились и даже после армии, уже работая на ТВ, я заезжал к нему, если был в командировке. Однажды сделал портрет его сына, отпечатал в большом формате 30 х 45 см и подарил Саше вместе с другими фотками меньшего размера. Саша растрогался и сказал, что никто таких хороших снимков его сына не делал до сих пор. Потом мы долго не виделись, один раз мимолётом встретились на каком-то конкусе дискотек то ли в конце 1980х, то ли в начале 1990х. В нём же участвовал и Вальтер Сюзмяляйнен, брат Эйнара. 

Потом Саша нашёлся в Одноклассниках, мы перекинулись парой посланий и больше не контачим. Его профиль по-прежнему существует в ОК, но с 2008 года не обновлялся. Вот его последняя по времени фотография там. 

 

Этот Саша оказался полным тёзкой другого, которого я знал с полдростковых лет. О нём я написал в своём ЖЖ.

(4) Помните "Чёрный шабаш?" Я помню, да ещё как! Параноид был открытием. Так никто не делал до этого. 

Ещё я помню, что мы ездили из Питкяранты в Кондопогу вести дискотеку, что там народ был недоволен, я подслушал в туалете, что играем "мало отечественного". Все, мол, импортное, чужое, на непонятных языках. Ну, на все вкусы не угодишь. Помню, ставили АББУ, народ хорошо танцевал. И ещё запонилось, что в репертуаре были Би Джиз и Африк Симон.

Вот с этим номером, который назывался Хафанана, а мы звали его "Амана кукарела" по первым словам. 

Из той поездки запомнилось только, что машина типа "буханки" ломалась, что заезжали в Петрозаводск, заходили к нам домой всей группой, а потом как-то добирались до Питкяранты, а я до Харлу, но как именно я в упор не помню. Наверняка тот же Панявин говорил с секретарем Питкярантского райкома комсомола, что меня освобождают для какой-то сессии, собрания, чёрта в ступе. У комсомольских вожаков была такая возможность.

В тот раз, когда я вёл совместно с Сашей Каллио дискотеку в Питкяранте, со мной ездили и останавливались в той же гостнице и все три подружки, или, по крайней мере Татьяна Деулина и Надя. Про филологиню не помню.   

Я думаю, что про дискотеки рассказал достаточно, надо говорить о других событиях. 

В школьной жизни событий, как таковых, и не происходило. Я лениво давал уроки, ученики слушались. Как-то всё катилось. Помню, что кто-то на уроке спросил меня про только что вышедший на экраны фильм "Уроки французского". То ли он шёл по ТВ, которого у меня в комнате общежития не было, то ли его показывали в местном клубе, но мои ученики его видели. А я - нет. Так и не знаю до сих пор, про что там, даже лень смотреть в сети, тем более по прошествии стольких лет, что там и как. Сами смотрите, если интеремно.

Уроки французского (фильм)

Из запомнившегося был эпизод приезда школьного друга Вовы Глазырина. Он работал на каком-то мощном автомобиле, разбрасывавшем удобрения по полям и приехал, как-то найдя мои координаты, что было делом простым, ко мне в Харлу. Никаких воспоминани о тогдашней встрече с ним у меня нет совершенно. Кроме того, что я запомнил - на борту машины трафаретом было нанесено DOUGLAS. 

Ещё я от нечего делать пытался организовать фотокружок. Привлёк к этому делу какого-то инженера с завода, по фамилии то ли Луценко, то ли Луцкевич. 

Нам с ним под это дело выделили помещение в подвале, где был водопровод. 

Каким образом было закуплено оборудование типа увеличителя, бачков для проявки плёнки и кюветы для проявителя и фиксажа, я уже вам не скажу, но всё это было в нашем распоряжении. 

Из аппаратов был один ФЭД, то есть копия Лейки. 

Он по-моему тому же Луценко-Луцкевичу и принадлежал. 

Но я его брал пару раз с собой в Сортавала.

Этим же фотоаппаратом был сделан мой портрет, изначально весь в полосах и царапинах с пятнами. К счастью сейчас есть фотошоп и всё это можно убрать. 

Я с сигаретой и ФЭДом в Сортавала весной 1979 года. Я полагаю, что снимал меня Женя Сидоров на его Зенит. 

Тогда же были сделаны ещё 2 фотографии у нашего с Женей Сидоровым дома номер 24 по ул. Маяковского. Очки, между прочим, "Полароид" стиля "авиатор", но как я их приобрёл, у кого и когда мне никак не вспомнить.

Как бы то ни было, до обучения светописи школьников пос. Харлу дело не дошло.  

В феврале 1989 года внезапно образовалась возможность поехать на курсы "повышения квалификации" в Петрозаводск. Не помню на какое время, но явно не меньше недели я провёл с беременной женой, встречался с Колей Корпусенко и даже навестил одну учительницу, которая вела у  нас с Серёжей практику на последних курсах ВУЗа. Спрашивал у неё советов по ведению уроков и т.п. 

 

От того времени осталась лишь одна фотография, думаю, сделанная Мариной, на лестнице, ведущей в пойму реки Лососинка. Я в китайской куртке, которая мне мала. Она была куплена у Серёжи Алексеева. Его мать работала где-то, откуда имелся доступ к дефициту. 

О тех курсах я повествую в другах разделах моих воспоминаний. В частности я тогда написал:

... меня направили на курсы повышения квалификации в Петрозаводск. В Институт усовершенствования учителей. Он располагался в здании, что на картинке выше. В мой вынужденный приезд в Петрозаводск в конце сентября – октябре 2020 года, я снял это здание на телефон. Сейчас в нём, как и положено при капитализме, хиляющем в России, ergo и в Карелии, скоро будет лет сорок как, расположен какой-то банк. Никакой квалификации, конечно, я там не повышал. 

Достаточно сказать, что одну из лекций, про современное искусство, вёл в этом Институте Коля Егоров, мой преподаватель французского, страшный сноб, позёр и вообще не очень хороший человек по жизни, хотя уже покойный с 2021 года. 

Надо сказать, что если бы он не испортил в моих глазах свой некролог одним нехорошим поступком, то мои воспоминания о нём остались бы скорее положительными. Но он его сговнял, обещав кое-что сделать, но не пошевелив и пальцем. 

Сейчас каждый год, когда отмечают его день рождения или дату смерти, поют в сети дифирамбы о том, каким клёвым чуваком он был. 

Не был. 

Мои  воспоминания очень правдивы, поэтому приукрашивать его личность я не стану. 

Таков он и был. И почти все это знали. Но про него я вспоминаю подробнее в других местах. 

А другую, про политику, читал какой-то хмырь, надо полагать из общества «Знание», рассказывавший о «новом» (ну, для него новом) явлении в молодёжной культуре. Про панков говорил. 

О которых мы не только знали, но и слушали уже пару альбомов уже не помню кого, Сида Вишеса или Джонни Роттена. 

Я, кстати, никогда панков с их примитивной орущей, записанной словно в подвале музыкой, не жаловал. 

Но все мы, конечно, были в курсе проткнутых булавками щёк и наслышаны о гимне хранения богом королевы, исполненном в стиле «панк». 

Только вот лектор тот произносил слово «панки» с ударением на последнем слоге! 

Панкѝ. Было смешно. 

Как смешна была и сама затея рассказывать учителям про вот это всё.

Репродукции картин Дали и Магрита, что показывал нам Егоров, и рассказы безграмотных лекторов были, конечно, самое то, что нужно преподавателям Харлу, Хийденсельки и Питкяранты.  

По-моему, в этот период, я думаю, что курсы длились недели две, получилось так, что Коля Корпусенко тоже приехал из г. Сортавала в Петрозаводск, он познакомил меня с Геной Сорокиным (фото).

Гена был отсеком (ответственным секретарём) Союза журналистов Карельской АССР. У него был отдельный просторный кабинет в доме, где располагались редакции газет «Ленинская правда» и «Комсомолец». Он там, в этом кабинете, обедал тем, что приготовили в буфете через стенку. Потом я буду в этом доме частым гостем, и даже в 2010-е годы, приехав из Монреаля, что я проделывал ежегодно, пару раз туда зайду к Васе Петухову и к покойному Вене, редактору газеты «Северный курьер». 

У Гены после так называемого «Петрозаводского феномена» 1977 года , то есть когда случилось озарение неба непонятным явлением, похожим на медузу (потом выяснилось, что  это был запуск ракеты с космодрома «Плесецк»), случился сдвиг по фазе в сторону неопознанных летающих объектов. На работе-то делать ему особенно было нечего, вот он и стал изучать эту тему. 

Где-то надыбал на английском книжку про «Голубой проект», или про проект «Голубая книга», что вернее, конечно. 

Коля ему всю эту книгу переснял на фотоплёнку, и Гена так ненавязчиво попросил меня, «на досуге, ну если у вас, Саша, будет время, это не к спеху», что-то выборочно перевести. 

Я и тогда уже, как и сейчас, ненавидел это слово «выборочно», потому что выбирать-то должен всегда заказчик, а не переводчик, иначе он по своему вкусу переведёт как раз то, что заказчику и нафиг не сдалось. 

Словом, я сел и сбацал, за несколько месяцев, делать-то особенно и мне было тогда тоже нечего, к урокам я перестал готовиться чуть ли не с октября предыдущего года, все эти 900 страниц. 

Ну, там текста чистого было, если исключить схемы, рисунки и фотографии, страниц 800. Всё равно много. 

Отдал кучу исписанных мной листов Коле, он переправил в Петрозаводск, куда я больше не попаду до самой моей отправки в армию. Гена, видать, сильно впечатлился и стал считать меня за гиганта переводческого дела. То есть я по праву могу сказать, что 1979 год явился годом начала моей карьеры переводчика. 

Конечно, перевод, доведись мне посмотреть на него сейчас, пестрел бы кучей ошибок, но суть я наверняка передал, да и дарёному коню в жопу не смотрят. Скажите спасибо, что и так сделал, всё равно вам сравнивать-то было не с чем.  

За что я себя всегда хвалил, так это за то, что я никогда не упускал случая ввязаться в какую-нибудь авантюру, если она не грозила опасностью того или иного рода. Но если мимо что-то обещающее проплывало, то будьте уверены, что я за это проплывавшееся ухвачусь. Если там есть что-то шероховатое, за что можно зацепиться. 

И желательно, чтобы этих авантюр было больше, и пусть они даже идут параллельно. как дискотека в родном городе, перевод для Сорокина и дружба с тремя молодыми специалистками. Наряду с женой, носившей уже больше полугода Аню, приездами в Сортавалу по выходным. ты никогда не знаешь, какая из этих ветвей принесет какие плоды.

Вот ведь также дискотека принесла один тако фрукт, что ни в сказке сказать. На одной из репетиций дискотеки появился в нашей группе, уже довольно сплочённой, включая Панявина, Женю Сидорова, Арсения, заведующую Домом культуры Татьяну и кто-то ещё, молодой человек, может быть лишь на пару лет меня старше. Его звали Стасом. Я совершенно забыл его фамилию, но никак не мог бы забыть его должность. Он был начальником особого отдела сортавальского погранотряда. Хотя и был всего лишь в звании капитана, я думаю, что имел даже и побольше полномочий, чем командир погранотряда, могущий носить и генеральское звание. 

Он решительно перевернул мою судьбу на ближайшие полтора года. Я пишу о нём в других частях моих воспоминаний. 

Не знаю и никогда не узнаю, ходил ли он со скуки на наши дискотеки или по долгу службы, совмещая таким образом приятное с полезным, только мы подружились. Я не сильно вникал в то обстоятельство, каким образом он к своим вряд ли ещё даже и 30 годам смог побывать во Франции и Англии, но потом, с набором постепенно жизненного опыта прикинул хрен к носу и понял, что объяснение было простым. Он наверняка сопровождал туристические группы в качестве какого-нибудь типа “журналиста”. Потом мне Валера Верхоглядов, работавший ответственным секретарем в газете “Комсомолец” рассказывал, что к нему однажды приходил один гэбэшник как бы на стажировку, чтобы ему рассказали и показали, как работают редакторы, буде кто спросит из группы туристов, а кто ты такой.  

Со Стасом нашлись какие-то общие темы для разговоров, он попросил меня перевести с французского содержание песни «Эмманюэль», фильм этот прошёл совсем недавно (1973-74) с большим триумфом на Западе, и у него была пластинка «сорокопятка» с изображением на обложке этой самой голой Эмманюэль, то бишь Сильвии Кристель, восседающей в плетеном кресле. 

Ещё один довод в пользу того, что Стас был соопровождающим от “конторы” – такую пластинку у простого туриста отобрали бы таможенники в 6 секунд. 

Немного отвлекаясь, замечу, что тогда я ещё не знал, что текст и музыку песни написал Пьер Башле (Pierre Bachelet), который станет одним из моих любимых мелодистов. 

На мой непросвящённый взгляд эта великая фигура на поле современного шансона совершенно несправедливо не получила подобающей оценки современников. 

Может быть в силу скромности самого Пьера, особенно в последние, «послеэмманюэльные» годы. Он умер от рака лёгких в 2005 году. Ну и приколько то, что даже некоторые российские критики до сих пор не могут правильно произнести имя режиссёра фильма Жюста Жакена (Just Jaeckin),  называя его Джастом Джэкиным. И вот уже по весне 1979 года, когда призыв мой в ряды советской армии неумолимо надвигался, Стас завёл со мной речь именно об этом и спросил, что я думаю об армии. Ну что я думал? Да ничего, надо было идти, никуда не денешься. Тогда он спросил: «А как ты смотришь на то, чтобы служить в Сортавала?»

Ну и ни фига себе вопрос!

Конечно, я смотрю на эту перспективу только так как и могу смотреть, то есть как на хрустальную мечту, которой никогда не суждено сбыться.

«Это всё реально, – сказал Стас. Если ты не против (ещё бы я был!?), то я тебя переброшу из Питкярантского военкомата в Сортавальский, ты пойдёшь в погранвойска, ну в «учебке» придётся побегать, но ничего, для здоровья полезно, потом через пару месяцев дадим сержанта и будешь у нас в погранотряде освобождённым секретарём комсомольской организации, даже ночевать сможешь дома». У меня аж «в зобу дыханье спёрло». Такое предложение было пределом моих мечтаний. «Ну и чудненько, сказал Стас, значит, по рукам!» Ясен пень, по рукам. Сижу я в своём Харлу в комнате в общежитии, слава те господи с паровым отоплением и холодной водопроводной водой, хоть и с деревянным туалетом на дворе и жду, когда меня призовут, конечно, совершенно не готовясь к урокам, а бухая чуть ли не через день со своими подружками с верхнего этажа (всего их два этажа и было-то) нашего общежития. Кстати, как я уже говорил, отношения между нами были исключительно платоническими, хотя, похоже, вахтёрша настучала моей экс-супруге, которая приезжала один раз ко мне в Харлу то ли в феврале, то ли в марте 1979 года, что я слишком часто хаживал наверх, проходя мимо неё, так как это было неминуемо. Но единственное, что мы там делали, были разговоры, слушание музыки и питьё водки, иногда с выходом на квартиру к друзьям этих самых подружек. Но я об этом уже писал. 

Вдруг приезжает как-то вечером, уже в марте, Стас на своём «уазике» с шофёром, ему по штату был шофёр положен, и огорошивает меня скорбным известием о том, что весной 1979 года призыва в погранвойска нет. В отличие от других родов войск, в погранцы набирали один раз в году, а не два, как в остальные войска, и, вроде, этот набор чередовался: один весной, через год осенью. Картина маслом, конечно. Расстроился я сильно, взгрустнул, ну и, наверное, выпил опять же с тремя подружками. 

Готовлюсь уже идти в ряды обычным порядком, как вдруг тот же Стас на том же уазике приезжает, весь сияющий.

«Есть набор в погранвойска этой весной!» Немая сцена из «Ревизора» была ему ответом. «Но набирают в Москву. А в Москве единственная пограничная часть – в Шереметьево 2. Тебе, со знанием языков, туда прямая дорога, будешь паспорта у иностранцев проверять. Согласен?» Ну ещё бы нет! В общем, перекидывает меня Стас в эту команду, я увольняюсь со школы, причём, поскольку отношения с директоршей средней школы посёлка Харлу у меня были хуже некуда, и на уроки я, честно говоря, последнее время сильно забил болт, хотя и проводил уроки с огоньком и весело. 

Ну а дальше надо читать про мои армейские воспоминания. Как вместо Шереметьева я попал в стройбат напротив Олимпийской деревни. 

Последнее, что нужно сказать о периоде работы в Харлу, так это эпизод, практически детективный, с моей характеристикой. Я уже говорил, что директорша школы, которая пару раз поприсутствовала на моих уроках, неоднократно грозила мне, что напишет плохую характеристику. Характеристика мне была совершенно по фигу, кому она нужна в армии? Но это было дело принципа, и однажды, во время одного из учительских собраний, которые я никогда не посещал, а все остальные учителя во главе с директором посещали, я взял спрятанный ею в ящике стола ключ от сейфа, достал печать школы, и наставил себе оттисков на чистых листах про запас. Напечатать на одном из листов отличную характеристику и подделать подпись было делом нехитрым, но всё это, конечно, не понадобилось совсем. Удовлетворённость от удачно провёрнутой операции, тем не менее, осталась. 

Потом я помню, как явился в распоряжение питкярантского военкомата, как в той же Питкяранте стригся наголо, вроде даже и за свой счёт, в парикмахерской. Потом как, уже не помню, ехал в Петрозаводск. На сборном пункте в начале того, что потом станет районом Древлянки, я был отпущен домой к жене, потом познакомился с Костей Козаченко. Потом мы поехали в Москву. 

Об этом - другой рассказ. 

Кто-то из моих трёх подружек, скорее всего Таня Деулина, незадолго до расставания с ними, сказал, что они чувствуют себя, как "солдатки". Мне было очень приятно-горько слышать такое признание. Очень славно, когда ты что-то значишь в жизни других. Знасит я что-то привнёс в их существование. Что-то, чего они до меня не ведали. 

Так закончился мой учительский этап в жизни, продолжавшийся с начала сентября по начало апреля. То есть семь календарных месяцев, а если считать дни рабочие, когда я отсутствовал по дискотечным дедам, симулируя болезнь и т.д, то считай полгода я учительствовал. Ну и хорошо, что так вышло. 

Завершу рассказ о пребывании в пос. Харлу теми немногими фотографиями, что я сделал в посёлке, а потом уже самыми прследними по времени до отбытия в армию - сортавальскими. Школьных фотографий совсем немного, из тех, что получились, по-моему в классе я сделал несколько снимков, без вспышки, то есть они оказались браком.

На крыльце школы, сбоку, я сделал несколько фотографий. Запомнил ещё, что совсем недалеко от этого крыльца находился большой деревянный туалет на четыре очка. Возможно рядом был и учительский туалет, который закрывался на замок, но я им ни разу не пользовался. Если были перерывы между уроками, то ходил "домой". Но из удобств в школе и в посёлке вообще был только водопровод с холодной водой.  

На фото ниже видно, что вход в школу был именно сбоку.

Портфель - дипломат принадлежит мне. Он был удобен тем, что в него входила стандартная пластинка. 

Я очень хорошо помню, что никакого другого входа в школу не было вообще. Те центральные двери, которые находятся на картинках современной школы (210х, наверное годов), были закрыты наглухо. Хотя я могу и ошибаться. Столько лет прошло.

Кто сделал снимок меня, неудачный, с закрытыми глазами и перстом, указующим школьникам, что надо смотреть в объектив, я не знаю. Возможно тот же Луценко.

Ну и Сортавала в период моего преподавания в Харлу.

Коля Михайлов и Серёжа Свойский на фоне здания ратуши, тогда библиотеки. Коля был сыном какого-то видного городского руководителя. Впрочем нашёл точно - А.П. Михайлов являлся председателем ь исполкома горсовета на протяжении 15 лет (1970—1985 г.)  

Там же Коля снял нас с Сережей

А потом я их в парке, на фоне танцевального павильона. Эти снимки сделаны, скорее всего в феврале.

В другой раз Женя Сидоров наснимал меня на свой аппарат, или у меня была уже в моём распоряжении камера, потому что, вроде, негоативы оказались у меня в архиве.

А я снимал его

Так мы и чередовались

Потом я сделал снимок только пейзажа и добавил в Фотошопе, которого тогда, понятное дело, даже в зародыше не было, низкое небо, так как на оригинальных сниках оно пустое. Мог бы сделать другие небеса и на остальных фотографиях, но это большая возня. Не очень нужная для документов.

Я ни за что не вспомнил бы, что территорию пришкольного участка обносила такая же изгородь, которая ограждала по периметру весь школьный двор. Женя встал на гранитную тумбу, сквозь которую продета труба. Я помню, что мы любили сидеть на такой трубе во время школьных перемен, но на той, что была на улице, где кинотеатр Заря. На трубе была гравировка Made in the USA.

На снимке ниже видно то же самое ограждение. Я на фоне родной школы, которую закончил без малого 7 лет назад, в 1972 году, в мае. А снимок сделан в марте 1979. 

Последний снимок с Женей и его дочкой Настей был сделан мной во дворе торгового техникума.

 Потом мы с Женей встретили Женю Кривошея, тогда он ещё не взял фамилию своей матери - Тхуре. Он был с женой Надей. Женя эмигрирует в Финляндию в середине 1990х, мы с ним пообщаемся между 2005 и 2010м гг. по Скайпу, он расскажет про музыку, которую собирает, про модели самолётов, что он клаит, включая самолёт Покрышкина, как сейчас помню. Хвалился, что работает на мясокомбинате, где таскает такие туши, что молодым не угнаться за ним. А в 2011 году жена сообщит, что он скоропостижно скончался от болезни сердца. Что было неправдой. Он покончил с собой. 

У самого дома я сделал несколько портретов мамы. На тот момент ей было чуть за 50...

Один получился пересвеченным, выдержка-то ставилась на глазок.

А в апреле, не помню точно когда, я поехал в Питкяранту, в военкомат. Хорошо помню, что постригся наголо в парикмахерской города, но как добирался на соборный пункт на Кургане, в начале Лососинского шоссе, я не помню. Потом была поездка в Москву с группой призывников всех моложе меня на 5 лет, знакомство с лейтенантом-двухгодичником Костей Козаченко и всё такое прочее, о чем я говорю в другом разделе моих воспоминаний. Да и писал я об этом, оказывается уже. Просто воспоминания об этом периоде жизни я писал пару недель в октябре-ноябре 2025 года.